Знакомство с техникой и характером кубачинского орнамента дает возможность прийти к некоторым заключениям. Стремление к обработке поверхности, к сплошному ее заполнению узором, растительный характер этого узора, с бесконечным варьированием небольшого количества отдельных элементов – характерные признаки восточной орнаментики;  приемы техники в обработке металла, чернь, филигрань, особенно насечка (инкрустация), наконец, уже установившиеся формы предметов – всё это указывает на Восток, в частности на Персию (за очень немногими отмеченными исключениями). В названии орнаментов также есть указания (москов и еще один, по редкости неупомянутый орнамент, в виде сетки , с заполнением ячеек ее цветками: сита, от русского сито), но указывающие  в другую сторону, на север, на русские влияния. До настоящего времени Дагестан находится под взаимодействием главным образом двух культур: России и Персии, нет ничего удивительного, что подобное положение существовало и ранее; что же касается до времени проникновения и степени влияния той или иной культуры, то можно предположить, что первоначально было или единственным, или более сильным влияние Персии. Так дело шло до середины или конца XVII века, когда стали сначала понемногу, но потом все сильнее проникать русские влияния, воздействие же Персии как бы остановилось и застыло на одной точке. Если отыскивать аналогии современному кубачинскому орнаменту в Персии, то указанное время, конец XVI века, дает как раз наиболее близкие образцы. G. Migeon так характеризует эту эпоху: «Увлечение природой становится в Персии все живее и живее в эпоху Сефевидов, и художники заимствуют у нее все более и более реально мотивы своих узоров»… и далее: «Позднее (в XVII веке) медное дело в Персии дает произведения все более и более холодные, резьбу очень тонкую, но сухую, лишенную творческого замысла, с очень малым выбором мотивов, постоянно монотонно повторяющихся, вырезанных на черневом фоне» (Gaston Migeon. Manuel d’art Musulman. II. p. 214. ed.  1907.) Здесь отмечается наличность растительного орнамента, судя по образцам, очень аналогичного кубачинскому, быть может, несколько более реалистичного; мотивы цветов взяты непосредственно с натуры, слабо стилизованы; в то же время обвинять мастеров кубачинцев в сухости, мертвечине, отсутствии творчества, несмотря на сравнительную бедность типов узора, не приходится. В этом отношении скорее можно поражаться разнообразию и неустанности творчества в применении этого небольшого количества элементов. Таким образом период засухи в персидском искусстве как будто бы миновал Кубачи, не затронул их, они продолжали бережно хранить то, что восприняли раньше в период весеннего расцвета, и хотя, может быть, под давлением времени и иных влияний, немного изменили унаследованное искусство, но все же сумели сберечь из него до наших дней самое существенное: свежесть.

              Вещественные памятники персидских влияний в Кубачах могут подтвердить высказанное предположение, так как большинство персидских вещей, находящихся в ауле (медь, стекло, оружие, резное дерево) старше XVII века (за исключением фаянса, который имеет образцы и ранее XVII века и позже, вплоть до современного производства). Русские же вещи старше XVII века не встречаю.тся, и главное количество образцов – предметы XVIII и первой половины XIX века, и наконец, современные (зеркала, металл, стекло с середины XVII века, и позже фаянс, фарфор, с XVIII века.)

    Разумеется¸ не только два эти влияния могут быть обнаружены. Уже были отмечены вещи, в коих можно видеть античные реминисценции; несомненно, можно уловить некоторые черты турецких, арабских влияний, свойственных всем произведениям искусства Ислама, но в значительно меньшей степени. В то же время необходимо отметить черту, как будто бы довольно резко отличающую декорацию кубачинских производств от персидской – отсутствие живого элемента в орнаментике: птиц, животных и людей, которыми так часто и охотно Персия оживляет свой растительный узор. Но последнее обстоятельство объясняется в Кубачах исключительно воздействиями религии. Первоначально, пока Кубачи, подобно персам, принадлежали к мусульманам шиитам, они не чуждались изображений животных и человека. Бесчисленные примеры таких изображений в виде резных камней, вставленных там и сям в стены мечетей, домов, архитектурные мотивы или отдельные плиты дают нам изображения и турниров с участием всадников, и борцов, крепко сцепившихся в объятиях, и отдельных всадников, гордо, совершенно как в персидских миниатюрах, танцующих на тонконогих конях,  и бытовые сцены обыденной и обрядовой жизни. Животный мир представлен еще изобильнее, каменные рельефы дают нам изображения, начиная от легендарных чудовищ: грифонов, драконов, стилизованных до неузнаваемости львов и барсов, до самых реальных фигур оленей, кабанов, верблюдов, фазанов, осетров, медведей и т.д. (Профессор А. С. Башкиров. Скульптурные памятники дагестанского аула Кубачи. 1926. Изд. Комитета по изучению восточных народов).

              По целому ряду соображений можно думать, что эти рельефы, местной работы, как несомненно местной, является работа оружия (кремневые ружья) с изображением сцен охоты.  Таким образом, Кубачи (как и вообще Дагестан) также охотно применяли и одухотворенную. иконографию в декоративных мотивах , пока не возобладали суннитские тенденции , и тогда не только прекратилось изображение живых существ, но на всех уже существующих изображениях старательно были отбиты и уничтожены главные признаки одухотворенности: головы или хотя бы лица или морды. Так что на самом деле отсутствие теперь в орнаменте живого элемента не может опровергнуть тесного родства этого орнамента именно с Персией.

              Через Персию же могли проникнуть и небольшие отголоски Китая и Монголии, которые тоже иногда можно обнаружить  в изготовленных кубачинцами вещах, в посуде, в каменной резьбе. Это легко могло прийти вместе с персидским фарфором и фаянсом, над росписями которого, как известно, работали в Персии китайские мастера, подражание которым сохраняется и до сих пор; среди коллекции кубачинских антиков можно встретить очень много образцов подобной chinoiserie , как будто бы даже специально разыскиваемой и подбираемой.